Фанфик, четвертое обновление.

[FreakLikMe]

Скорость написания продолжения прямо пропорциональна числу комментариев

Название: Белое-Черное.
Автор: Лисса
Персонажи: Бэтмен, Джокер, Крейн, ОС
Рейтинг: пока что PG
Жанр: adventures, drama
Диклаймер: герои принадлежат сами себе ну и DC и WB
Комментарий: События происходят через два года после «Темного рыцаря». Фанфик написан в виде отрывков, представляющих взгляд на события с точки зрения разных персонажей.
Статус: в процессе


Месяц спустя после событий частей 1-3.

Черное

Комиссар Гордон сидел в кабинете Джереми Аркхэма, мрачно косясь на бумаги, лежащие на столе психиатра. Для разнообразия, это была не новая летопись преступлений, заверенная диагнозом, а «всего лишь» скромные метеосводки. Но вот их смысл был не менее угрожающим: теплая погода, так радовавшая готэмцев, оказалась предвестником урагана. Вчера вечером небо опять затянули свинцовые тучи, а этим утром было объявлено штормовое предупреждение. Впрочем, то, что погода прогневалась на горожан, было ясно и так: по дороге в Аркхэм Джиму пришлось тащиться на пониженной передаче, борясь с резким порывистым ветром, и он хорошо рассмотрел волны, лизавшие опоры моста. Если ветер еще больше усилиться, а именно это и обещали метеорологи, поездки на остров станут небезопасными. Мэр Гарсиа подписал обращение к горожанам с просьбой покинуть Нероуз. Тех, у кого не было родственников в городе, обещали временно разместить в гостиницах, школах и детских садах. Возражающих было немного: ко всему прочему, здания в Нероуз были построены со строительными нарушениями, и здравомыслящая часть горожан рисковать не хотела. А меньшую часть полицейским пришлось уговорами выманивать из квартир и подвалов. Подчиненные Гордона злились, проклиная упрямцев из Нероуз, погоду и мэра. Критиковать комиссара при нем не осмеливались, тем более что Джим мерз в Нероуз вместе со всеми.
За день ветер два раза приносил с собой снежные хлопья и уносил остатки тепла из-под одежды. В Готэме уже много лет не было снега, а последний ураган третьего класса ураган пронесся над городом в 1974. Люди отвыкли от катаклизмов, им куда ближе были другие угрозы. Подумав о них, Джим поморщился: работа с горожанами, несмотря на всю ее утомительность, была лишь вершиной айсберга. А главной проблемой был Аркхэм. Нужно отдать должное Джереми: большую часть пациентов из числа тех, кого можно без страха пускать на улицы города, он отправил домой, даже не дожидаясь официального распоряжения мэра по острову. Всех заключенных, временно находившихся в Аркхэме для решенья вопросов вменяемости и возможности их дословного освобождения, утром перевезли обратно в тюрьму. Но оставались и те, кого нельзя выписать. И, следовательно, в Аркхэме должен был оставаться и персонал, чтобы за ними смотреть. А мэр, вспоминая о покушении двухлетней давности, исполнился подозрений о том, что ситуация в больнице может выйти из-под контроля, и поручил комиссару усилить охрану лечебницы силами полицейских. Как говориться, вопрос подчинения: частная охрана может отказаться от «чести» быть пару дней изолированной от мира вместе с маньяками и их врачами, а вот полиции деться некуда. Если приказывают.
В общем, комиссар был настроен пессимистично, а вот Джереми Аркхэм его тревоги не разделял. И вот уже полчаса убедительно говорил о том, как хорошо строили Аркхэм. В его рассказах лечебница, действительно, напоминала средневековую крепость с запасами еды и воды на пару недель, возможностью автономного энергоснабжения и крепкими стенами, способными выдержать и не такой ветерок. Гордон все это выслушал и стал понимать беспокойство Гарсия: если бы заключенные захватили лечебницу, выкурить их оттуда было бы трудно. И доводы доктора Аркхэма о том, что полиции не о чем беспокоиться, казались Джиму неубедительными. Впрочем, хозяин лечебницы не стал противиться присутствию полицейских, за что комиссару хотелось сказать ему пребольшое «спасибо». У Гордона за плечами была двухнедельная тяжба с Уэйн Энтерпрайз за право зайти на их частный причал в порту Готэма и посмотреть содержимое пары контейнеров. Юристы компании просто вцепились в него со своей «частной собственностью» и лозунгами защиты демократии от произвола властей. Пришлось напомнить им то, как два года в таком же контейнере «Уэйн Энтерпрайз» нашли тело готэмского прокурора. После этого скандал как-то утих, но слова «частная собственность» еще вызывали содрогание. А ведь Аркхэм тоже был частной клиникой.
Но, как уже было сказано, владелец ему на сей раз попался думающий и понимающий, а потому оставалась надежда на то, что они даже решат все вопросы до темноты. Джереми оставил его в кабинете как раз для того, чтобы составить список сотрудников, остающихся в лечебнице, и решить вопрос размещения дополнительного «персонала».
- У нас будет достаточно места, - сказал доктор Аркхэм, - из пациентов в лечебнице осталась лишь треть, так что много палат опустело. Но – это все же палаты. Не думаю, что офицерам там будет комфортно.
- Это – всего одни сутки, ну, может быть, двое, - ответил ему комиссар. – А в полицию не идут те, кто пугается бытовых трудностей.
Джереми в ответ промолчал.
Комиссар взял со стола чашку с остывшим чаем и, морщась, выпил глоток. Горьким казался не только чай, но и вся ситуация. А кроме того… Джим не хотел признаваться в этом даже себе, но Аркхэм давил на него. Гордон никогда не считал себя излишне впечатлительным человеком, но сейчас ему казалась абсурдной мысль, что здесь вообще можно спать. И еще более абсурдным виделось собственное решение: остаться в больнице вместе с полицейскими, выбранными по жребию. Он не тянул короткую соломинку, но он был комиссаром и потому считал своим долгом поддержать подчиненных.
«Всего один день, - сказал он себе, – и ничего не случиться».
А перед мысленным взглядом невольно вставали физиономии тех, кого он с Бэтменом упрятали в эту лечебницу, и это вселяло тревогу.

Белое

Темные тучи нависли над Готэмом, ежеминутно грозя ледяным ливнем. Настроение у персонала было под стать погоде, и Элизабет с долей юмора подумала о том, что психолог счел бы это признаком их общей нормальности. Людям и полагается радоваться, когда солнечно, и грустить, когда дождь. Только вот насчет урагана и ливня со снегом в руководствах подробно не пишут. Что делать в таком случае? Если следовать логике, сразу назначить себе курс витаминов и антидепрессантов.
Веселья у доктора Рейн хватило ненадолго, она слишком уж недолюбливала холод и дождь.
«Думала, что хоть в Готэме я застрахована от минусовых отметок на градуснике, - уныло подумала она, – и вот нате вам: снег».
Отвернувшись от окна, Элизабет стала наблюдать за возней у соседнего стола. Сами по себе шторм и даже прогнозируемый ураган не казались Бог весть какими значительными событиями, тем более, что врач верила словам доктора Джереми о надежности Аркхэма. Но хмурый вид комиссара Гордона, встреченного в вестибюле и синие куртки полиции, наводнившие Нероуз, создали атмосферу какой-то всеобщей нервозности, и у персонала, и среди пациентов. Со вчерашнего дня произошло уже три эксцесса, связанных с тем, что ранее тихие больные «слетали с катушек» и стали буянить. Но тревога и ажитация среди пациентов успешно контролировались фармакологией, а вот персонал своих же таблеток не пил. И вот результат: доктор Картер решила почистить точилку для карандашей своим длинным акриловым ногтем, и это чудо косметической промышленности прочно застряло внутри. Вездесущий доктор Лессик, подергав даму за пострадавшую руку, глубокомысленно заявил о том, что точилку придется ломать и умчался за инструментом. Элизабет на секунду задумалась о том, где он будет это искать, ведь в любой психиатрической клинике и нож, и отвертка объявлены вне закона. Подумать об этом дольше не получилось, потому, что обычно спокойная Картер закатила истерику, с криком, рыданиями и маханием пострадавшей рукой вместе с висящей на пальце точилкой. Подобное поведение – вещь заразная, а потому доктор Рейн вмешалась и ледяным голосом предложила просто обрезать ноготь. Акрил – материал твердый и канцелярскими ножницами его было не одолеть, но это и не было целью вмешательства. Гораздо важнее, что Картер, осознав угрозу своему «неуставному» маникюру прекратила голосить и теперь только тихонько всхлипывала. Наверное, сообразила, как именно Джереми Аркхэм отреагирует на инцидент. Владелец лечебницы не относился к тому типу мужчин, которым нравится обсуждать макияж и всякие женские штучки. Он был счастливо женат и старательно сохранял между собой и врачами-женщинами нужную для работы дистанцию. Должно быть. Марцелла Картер, как и Элизабет, сообразила, что угроза потери искусственного ногтя как причина криков на весь этаж не встретит у него понимания.
Подоспел Янис Лессик с трофейной отверткой, точилка была раскручена, а рука – освобождена. Но напряженье осталось.
Поэтому, когда в кабинет вошел Джереми Аркхэм и тихим голосом усталого человека осведомился, кто хочет остаться в лечебнице – ну, разумеется, за дополнительную оплату – она первой подняла руку. Не то, чтобы у доктора Рейн не было дел в Готэме: за этот месяц ее жизнь стала более полной и более сложной, но не хотелось думать что пациентов из «особого списка» будет охранять кто-то вроде Марцеллы Картер, уже находящийся на грани нервного срыва. В себе же Элизабет была более чем уверена. Если даже Джокер не смог заставить ее разрыдаться, то какому-то там урагану это тем более не под силу.

Черное

Брюс смотрел на короткое сообщение, пришедшее на мобильный, и ощущал, как в груди смерзается знакомый ком плохого предчувствия.
«Остаюсь в Аркхэме. Все хорошо».
От подобного текста забеспокоился бы даже Уэйн, не говоря уж о Бэтмене. Вот они, трудности двойной жизни. Временами, Брюс задавался вопросом о том, как много узнала о нем-настоящем Элизабет за эти четыре недели. Он скрыл от нее то, что интересуется Джокером, спрятал эту тайну под маской вложения средств в бизнес Аркхэмов.
Но – скрыл ли достаточно глубоко?
Уэйн положил мобильный на стол и плюхнулся в кресло, не сводя с телефона сердитого взгляда. Как будто несчастное чудо техники было виновно в том, что люди запутываются в отношениях. Тогда, месяц назад, его визит в Нероуз был частным случаем шпионажа, выданного за промышленный, но на деле – глубоко личного. Он вполне был готов к тому, что с ним откажутся разговаривать. Ожидал холодности или, напротив, прилипчивой доступности, хорошо знакомой всем тем, у кого есть достаточно денег. Но вот чего Брюс точно не ждал, так это того, что встреча с Элизабет Рейн не станет единственной. Их отношения не стали любовью и даже влюбленностью, он отчетливо сознавал, что они лишь проводят время друг с другом, но это-то и успокаивало.
После смерти любимой в душе Брюса Уэйна была ненасытная пустота, гасившая чувства, и ее не удавалось заполнить ни многочисленными романами, ни прыжками по крышам до полного истощения. И вот неожиданно обнаружилось что-то еще, промежуточный вариант между влюбленностью и дежурным ухаживанием, который можно было бы счесть «дружбой», если бы не одно «но».
Если бы не его ложь.
Он начал врать с самого начала и уже не мог остановиться. Обычно маска Брюса Уэйна мешала Бэтмену, но в этом случае все было наоборот. С этой женщиной ему было спокойно и интересно, а потому Брюсу порой малодушно хотелось, чтобы она не была врачом Джокера, чтобы это лекарство оставалось в мире миллиардера Уэйна, не имея касательства к его тайной ночной жизни.
Они ничего друг другу не обещали, и он точно знал, что Элизабет тоже не откровенна с ним в полной мере, но все же… но все же порой ему думалось: «Как славно было бы обойтись без секретов». Несбыточные мечты.
Хотя это знакомство и помогло Брюсу в его скрытой войне со своим подсознанием, его первая цель – информация – достигнута не была. Доктор Рейн не болтлива, в этом Уэйн убедился еще в первый вечер. Вытянуть из нее нужные сведения между вопросами о жизни за океаном и комплиментами внешнему виду не вышло, спрашивать прямо Брюс, по понятным причинам, не мог, а без вопросов Элизабет предпочитала не говорить о работе, становясь в этих случаях лаконичной, как и в полученном смс. Тогда Уэйн невольно думал о том, была ли она такой же непроницаемой для Джокера. Прошел месяц, а она еще продолжала лечить клоуна, - это все, что он знал. И хотел думать, что для безумца Элизабет тоже была слишком крепким орешком.
Джокер. Он думал о клоуне так долго и часто, что это казалось уже наваждением.
«Без кого ты не можешь жить, Брюс?» - ядовито спрашивал он у себя. Но почему-то так выходило, что, несмотря на все старания выбросить психопата из головы, все события его жизни продолжали безмолвно напоминать о его алой ухмылке. Наверное, потому, что он сам выбирал для общения людей, имеющих отношение к клоуну. Избрал лечебницу, которая имела к Джокеру еще большее отношение, как партнера по бизнесу. И сейчас думает не о том, что на острове будет пара десятков невинных людей в компании такого же числа отпетых убийц, а том, что там будет Джокер в обществе Гордона и Элизабет. О том, что комиссар остается в лечебнице, уже растрезвонили в новостях. А потом пришла смс-ка от доктора Рейн.
«Возможно, я слишком все усложняю?» - спросил сам себя Брюс. Ему порой начинало казаться, что в вопросах, имеющих отношение к Джокеру, он становиться параноиком, приписывая ему небывалую проницательность и нечеловеческие возможности. Клоун в этих фантазиях виделся чуть ли не сверхъестественным существом, и даже то, что открыл Альфред о его принадлежности к Аркхэмам, не могло развеять этот полумистический ореол. А все потому, что сейчас, месяц спустя, у них по-прежнему не было ничего кроме подозрений. Та удача была первой и последней, и у них по-прежнему не было ни его имени, ни фамилии, ни даты рождения. Джокер по-прежнему казался призраком, призраком Аркхэма.
Уэйн усмехнулся всплывшей в уме аналогии с «призраком оперы». Уродливый человек, появившийся ниоткуда и существующий за кулисами – по сути, таковы были факты о Джокере на данный момент. И это не радовало. Особенно в ситуации, когда он, Брюс, остро ощущал, что теряет контроль над событиями. Бэтмен не сможет проникнуть в Аркхэм посреди урагана, даже в том случае, если там, и правда, случится несчастье. А Брюс Уэйн не может приехать туда до несчастья… или – все-таки может?
Уэйн усмехнулся, обдумывая идею.

Белое

- Джей, ты в курсе того, что сейчас происходит?
- Вы о том, что погода вот-вот изолирует Аркхэм от мира? – Джокер улыбнулся доктору.
- Да, я об этом. И я хочу убедиться, что ты не планируешь выкинуть что-нибудь эдакое.
- Или что? Запрете меня в подвале, спеленав по рукам и ногам, и начнете кормить бульончиком через трубочку? Это против конвенции о правах пациента.
Джереми Аркхэм поморщился:
- Я знаю, как сильно тебя разочаровывает то, что я – не садист, вроде тебя. Но, тем не менее, я действительно могу запереть тебя в палате, ради спокойствия окружающих. И день-два ты не умрешь даже без супчика. Так что не нужно ломать тут комедию и устраивать шоу из попыток человеческого к тебе отношения. Не думаю, что многие в Готэме думают, что ты вообще заслуживаешь чего-то подобного.
- Комиссар Гордон, к примеру - Джокер прищурился и хихикнул. – Я слышал, он будет здесь ночевать. Какая ирония: полицейские заперты вместе с психами. Наконец-то почувствуют, каково это: находиться по нашу сторону решетки, всецело завися от милости посторонних, - клоун посмотрел на помрачневшее лицо врача и тихо засмеялся: - Я имел в виду ураган, Джереми, не стоит так хмуриться.
- Ты вообще слышал, что я тут сказал?
- Ну, разумеется, доктор, не нужно нервничать. Поберегите нейроны.
Аркхэм пропустил мимо ушей очередную издевку, настроенный твердо стоять на своем и не позволить сменить тему беседы:
- И ты готов обещать мне, что не планируешь никаких глупостей?
- Я охотно пообещаю вам все, что угодно – при выполнении двух условий. Во-первых, вы перечислите мне признаки «глупостей» - не могу же я обещать сидеть неподвижно и постоянно молчать.
- А во-вторых?
- Вы перестанете называть меня «Джеем». Мы – не друзья.
- Ну, хорошо, хорошо, ДЖОКЕР. Под «глупостями» я имел в виду побег, подстрекательство к бунту и намеренное причинение физического вреда или убийство кого-либо в Аркхэме. Так ясно?
- Ага, - клоун задумался на секунду, а потом его лицо озарилось улыбкой, от которой Джереми сделалось не по себе. Врач сразу подумал о том, что, должно быть, он упустил что-нибудь важное.
- Ну что же, я обещаю. Могу даже поклясться на руководстве по психиатрии, если хотите. Вы же верите в него куда больше, чем в Бога, ведь так?
- В кого верю я, это мое дело. И, если бы я искал, с кем обсудить этот вопрос, то навряд ли выбрал бы себе собеседника, предпочитающего имени кличку, - добившись желаемого, доктор Аркхэм решил перестать изображать бессловесную жертву для клоунского остроумия. Конечно, Джереми сознавал, что навряд ли выиграет в словесной дуэли у главной язвы лечебницы, но – попробовать стоило. Джокер в ответ рассмеялся:
- А кто вам сказал, что меня зовут «Джей»? Неужели Уильям?
- Он это упомянул, - сдержанно кивнул Джереми Аркхэм.
- И вы поверили ему на слово? – за этой репликой последовало очередное издевательское хихиканье. К такой манере беседовать врач уже привык, а потому терпеливо ждал, пока пациент отсмеется в свое удовольствие.
– Вот глупость. По-моему, вы единственный, кто может проверить правдивость данного утверждения. У вас есть документы.
Доктор нахмурился: это было что-то новое в их беседах. Джокер почти никогда не говорил о прошлом, разве что, кроме тех случаев, когда хотел побольней ткнуть в его, Джереми, самолюбие. А вот сегодня это почти походило на беседу.
- И в них тоже написано: «Джей Аркхэм».
- Вы имеете в виду завещание Уильяма? – уточнил клоун. – Да, там указан «Джей Аркхэм», вот удивительное совпадение, - его голос сочился сарказмом. - Но «Джей» - это лишь первая буква у вашего имени. И у моего – тоже.
- И как расшифровывается твое «Джей»? – врачу не нравился этот разговор, как не нравилось и время, когда клоун его затеял, но любопытство победило.
- Я говорил много раз, но вы мне до сих пор не поверили.

Черное

Похоже, мир был решительно против сегодняшнего вояжа: даже несмотря на то, что улицы Готэма почти опустели, управлять машиной было дьявольски сложно. Все же, это был не любимый Бэтменом «Акробат», а стильное и дорогое детище концерна «Феррари», предназначенное для быстрой езды по хорошим дорогам. А в такую погоду важней становилась не скорость, а проходимость.
Свое решение ехать в Аркхэм Уэйн принял спонтанно, не посоветовавшись с ближайшими друзьями. Наверное, потому, что он приблизительно знал, что скажет на это Фокс и о чем промолчит Пенневорт.
В последнее время Альфред вообще говорил мало и излагал свое видение ситуации лишь после прямого вопроса. Брюс часто ловил себя на мысли о том, что осенью Альфред становится более замкнутым, а в эту осень все стало заметнее. Его молчаливость Бэтмена одновременно и радовала и огорчала. Было приятно думать о том, что он все делает хорошо и без советов со стороны. Изменение в отношении со стороны тех, кто тебя воспитал – индикатор твоей взрослости, это верно для всех, и для сильных духом, и для малодушных. К тому же, как человек дела, Брюс недолюбливал долгие разговоры и в особенности словесные игры, в которых все стороны могут быть правы. Это не отменяло правила «познай своего врага», но личные предпочтения оставались... иногда Бэтмен думал, что Джокер с его вечной болтовней раздражает его и по этой причине. С другой стороны, совет часто казался необходимым. К тому же, сам мистер Уэйн любил осень, ему было не по себе как раз ранней весной, когда в каждой почке Брюсу мнилось безудержное торжество юной жизни. Самозабвенно орали коты, голова кружилась от ароматов мокрой земли и молодых липких листочков, а в голову лезли мысли о старости. И еще – о том, что хотелось совсем позабыть. О весенней романтике. О днях, когда все было просто, а будущее казалось открытой книгой о приключениях. О том, как славно сидеть на скамье в парке, сжимая чью-то ладошку в руках.
И о том, что сейчас он лишь зорко смотрит за тем, чтобы таким милым парочкам не помешали грабители и убийцы.
Уэйн как-то привык все оценивать с точки зрения ночного альтер-эго, и потому признавал, что лето не нравилось Бэтмену из-за коротких ночей, когда было так сложно дождаться его верной союзницы – темноты, а зима угрожала ему скользкими крышами и коварством ступенек на пожарных лестницах. А вот дождь – это было вполне даже приемлемо. Когда идет дождь, у прохожих всегда исчезают мысли о прогулках, а значит и у преступников меньше соблазнов. В такую погоду мало кто смотрит на крыши, заслонившись яркими зонтиками от хмурого неба.
И Брюса никто не ловил.
Вот это порой было по-настоящему неприятным: ты охотишься за преступником, а в это время все полицейские бегают за тобой. Не так давно комиссар Гордон едва не наткнулся на тайное логово Бэтмена в доках. Пришлось подключить юристов компании и закатить их устами истерику в готэмких СМИ. Время было выиграно, но неприятный осадок остался. Невольно всплывал в памяти Харви Дент, говоривший о том, что хорошие дела нужно делать не прячась, с гордо поднятой головой.
Уэйн отвлекся от мыслей, чтобы объехать мусорный бак, который опрокинулся на дорогу. Под колесами что-то хрустнуло, машина вильнула, но Брюс без труда вернул ее на прежний курс.
Парадоксально, но он мог часами думать о Джокере, но стоило всплыть в памяти Харви – его сразу что-нибудь отвлекало. И не случайно. В тот единственный раз, когда они обсуждали эту тему с Альфредом – еще того, два года назад, когда цветы не его могиле еще не увяли, дворецкий сказал: «Сложно видеть разбитые идеалы». И Брюс признал про себя, что да. Дент был для него идеалом того, как нужно жить «правильно» - по кодексу Белых Рыцарей, не знающих страха и компромиссов со злом, по правилам порядочного гражданина и образу и подобию хорошего человека. Отец Брюса охотно пожал бы руку Харви Денту. А вот в том, что он бы охотно пожал ее Бэтмену, Уэйн порой сомневался. Для того чтобы принять Темного Рыцаря нужно было смотреть на мир через серый развод компромиссов, а это порою бывает сложно для очень хороших людей. Особенно для хороших.

Белое

После «беседы» с Джокером, Джереми Аркхэм вернулся в свой кабинет, и сел в кресло, растирая озябшие руки. После встреч с клоуном в душе всегда оставался мутный осадок, но сегодня фрик, пожалуй, сказал кое-что интересное. Сам врач давно запретил себе размышлять над вопросами: «Кто же такой Джокер»? и «Какова связь между Джокером и Уильямом?», но лишь сегодня спросил себя: «А, собственно, почему?»
Потому, что он слишком уважал Уильяма Аркхэма, и мысль о том, что он – родственник этому вот… психопату не хотела укладываться в голове? Потому, что боялся открыть рот в свое время, завороженный взглядом старика, как птицы – глазами змеи? Или потому, что правда – это всегда слишком просто для Джокера, а он на сегодня остался единственным источником информации. Но все же… бумаги. Клоун о них говорил, но Джереми за два года ни разу не заглянул в документы Уильяма. Делать это сейчас, когда Аркхэм наводнила полиция, казалось нерациональным, но ведь больше всего хочется сделать именно то, что неправильно. Он и так ожидал слишком долго.
И Джереми встал с кресла, решительно подойдя к шкафу. Все документы хранились там, в сейфе, спрятанном за задней стенкой. Конечно, там не было завещания и свидетельства собственности на больницу, такие вещи были слишком ценны, чтобы оставлять их в таком ненадежном хранилище. Но вот для бумаг, слишком личных, чтобы бросить их на столе, и недостаточно драгоценных для банковской ячейки, он подходил идеально. Врач уже протянул руку, чтобы отодвинуть панель, когда взгляд упал на коробку. После смерти Уильяма никто не решился сделать в кабинете ремонт или даже – серьезную перестановку, но его личные вещи убрали с полок и со стола еще до того, как сюда въехал Джереми. И они так и стояли в шкафу, ожидая, пока новый хозяин лечебницы до них доберется. Мысль о том, что никто из персонала не решился выкинуть даже сломанный карандаш бывшего шефа, вызвала у доктора Аркхэма призрак улыбки. В этом был весь Уильям. Его просто боготворили за гениальность ума – и побаивались всей лечебницей. Внимание врача привлекла фоторамка. Выудив снимок из коробки, Джереми внимательно на него посмотрел. Странно, что он никогда не видел этого фото на столе Уильяма при его жизни. Аркхэм предположил, что старик хранил его где-нибудь в ящике, эпизодически доставая оттуда, когда был в одиночестве. Точно так же, как сам Джереми хранил в шкафчике бутылку с виски, которую даже не трогал, лишь временами смотрел на нее, возвращая себе утраченное спокойствие. На фотографии Уильям обнимал за плечи темноволосого мальчика, счастливо улыбавшегося в объектив. Доктор Аркхэм догадывался, кто это был, как и о том, почему снимок прятали от посторонних.
Умерший сын.
Джереми аккуратненько выудил фото из рамки и, перевернув, прочитал строчку на обороте: «Выпускной Джаспера, Готэм, 1978». Это было в духе Уильяма, оставить пометку на память. Итак, Джаспер Аркхэм. И тоже – «Джей». Джереми перевернул фотографию, вглядываясь в молодого человека на снимке. Мог ли его пациент Джокер быть этим Джаспером? Со всей очевидностью - нет, и дело тут было не только в дате. Аркхэм вполне признавал, что клоун вполне может быть старше, чем кажется, хотя сорок пять лет – это все ж для него многовато. И даже не в том, что мальчик на фотографии был ярким брюнетом. Просто он был не похож на Уильяма, а вот при взгляде на Джокера семейное сходство бросалось в глаза. Нет, клоун не был Джаспером с фотографии. Но… была ли она настоящей? Этот подросток, вообще говоря, мог быть кем угодно, а что до надписи… Джереми мог сочинить десять версий того, как она появилась, даже не напрягаясь.
И первой была бы гипотеза о намеренном обмане всех тех, кто решит сунуть нос в это дело.
Врач поставил фото на стол, и снова решил взяться за сейф, но в этот момент его отвлекли. Раздался стук в дверь. Джереми вздрогнул, как будто его застигли за чем-то скверным. И, поспешно закрыв шкаф, сел в кресло, крикнув: «Войдите».