Автор: wolstroh
Вселенная: Comics!verse, AU-шный таймлайн комикса "End Game", а также B:AA & B:AC
Персонажи: Бэтмен/Джокер
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш, ангст, даркфик, майндфак.
Размер: мини, ~2025 слов
Предупреждение: Смерть персонажа
Саммари: Есть раны, которые никогда полностью не заживают. Есть воспоминания, которые никогда полностью не забываются.
Примечания: Фик по комиксу "Batman Arkham City: End Game" (comicsgeek.ru/publ/27-1-0-1035). Настоятельная просьба прочитать комикс, если не читали, дабы
Первая НЦ. Критика приветствуется весело и отчаянно.
минздрав предупредил
Staccato.
«…Ты и подумать не мог, что увидишь меня так скоро, правда?..»
Бэтмен включил видеозапись с начала. Безвольно. Неосознанно. Рука сама тянулась к пульту, к большой зеленой кнопке с надписью "Play". Как будто кто-то – нельзя называть его имя, нельзя, мертвые так прочно, до изнеможения цепляются за жизнь, поэтому молчи, господи, сплавь себе рот паяльником – жестко, с неисчерпаемым детским любопытством дергал за прочные острые нити, гадая, выдержат или нет? Порвет-- сможет или оставит так, как есть?
Ведь это… просто больно. Вместе с мясом выдергивать нити из собственного тела-- хотя даже и не столько их. Воспоминания, привычки, желания. Выдавливать из себя по капле свою болезнь, свой вирус. А может, безумие действительно заразно, и все попытки были бесполезны с самого начала. И даже теперь, когда он не только мертв, когда он, наконец, ушел (а иногда можно умереть, но не уйти, ведь это такие разные и не зависящие друг от друга вещи; он показал, насколько разные), легче не стало. Нити не провисли. Наоборот, ушли вглубь, укрепились внутри морскими узлами, а их напряжение выросло вдважды. Как будто до этого им было мало.
Бэтмен с силой сжал пульт в руке. Пластик жалобно скрипнул.
Стоп.
Удивительно, как статичную картинку он умудрялся, несмотря ни на что, наполнять действием. Бэтмен вглядывался в его замершее на половине фразы лицо, и наваждение было таким… тяжелым; казалось, вот-вот подмигнет нездорово блестящий зеленый глаз, а тонкие губы скривятся в приступе скрипучего, болезненного смеха. Казалось, что сейчас он протянет вперед свою тощую бледную руку, а она пройдет сквозь мониторы и шутливо дернет уши на маске. И вернется обратно, будто поддразнивая, заставляя самому хотеть прикоснуться к экрану.
Глупо. Боже, как глупо. Смеяться хочется.
А Бэтмен все равно сдался. Пусть уже просто видеозаписи. Нажал на кнопку, и картинка продолжила свой ход, как будто секунду назад ее никто и не пытался остановить.
Джокер улыбнулся.
«Как можно забыть…
○●○●○●○
…наш День независимости?»
Этот день Бэтмен помнил одновременно до ужаса отчетливо и совершенно смутно. Как будто некоторые его части просто выбивались из строя четких, правильных образов. Хотя разве оставалось тогда что-то правильное?
Самое яркое, что он запомнил, были фейерверки. Спонтанные, блестящие, они вспарывали темноту внезапно лишившегося электричества города и ослепляли до боли тех, кто ими любовался. Они рисовали на лицах людей улыбки. Страшные улыбки. Неправильные. Последние.
Бэтмен помнил, как тогда улыбался Джокер. Счастливо и безмятежно, как маленький ребенок, выпросивший у родителей подарок. Эту улыбку хотелось стереть, разорвать, просто спрятать туда, где ее никто никогда не найдет.
Привстав с земли, Бэтмен стиснул в кулаках лацканы фиолетового пиджака и прошипел Джокеру прямо в лицо: «Ты сумасшедший».
Джокер рассмеялся и, обхватив его руки своими, прислонился лбом к жесткой черной маске. Ничего не сказал, просто хищно осклабился, смотря так по-сумасшедше пронзительно и обжигающе.
А Бэтмен был так до одури зол, что думать совершенно не получалось.
Получалось только прокусывать вечно улыбающиеся губы до крови и с силой оттягивать едко-зеленые волосы, проглатывая каждую порцию дикого смеха вместе с ядом, который взрывался вверху в фейерверках.
○●○●○●○
В Аркхэме стало только хуже.
Бэтмен помнил все, что случилось после того, как они прошли ржавые кованые ворота. Успокоительное действовало, и Джокер висел на плече Бэтмена тряпичной куклой. Поразительно легкий, но, несмотря на свою видимую, ложную гуттаперчивость, очень жесткий. Ломкий. Даже сквозь мышцы и кожу, сквозь многочисленные слои маскарадного костюма его кости упирались Бэтмену в спину, как будто вместо ножей. И – когда Бэтмен медленно спускался по лестнице – каждый раз, с каждой новой ступенью вниз, в темноту, они впивались немного сильнее.
Спускался.
Тонул…
Он с пренебрежением бросил Джокера в угол камеры. Было так темно, – и это цепко въелось в память – что внутри искривились и скукожились в безмолвии все гласные и негласные табу. Как будто в воздухе кто-то разлил опиумный дым, так что стало абсолютно плевать на все свои оторванные от жизни правила.
Джокер все еще не шевелился и размеренно дышал, поэтому Бэтмен присел рядом на корточки и грубо схватил пропитавшееся ядом тряпье. Руки отчего-то похолодели, и стягивать одежду было непривычно и трудно. Словно Бэтмен делал что-то, что никогда не должен был; обнажал выбеленную кожу, изучая ее взглядом, надеясь прочесть по ней секреты, которые скрыты не на, а под.
Джокер скривился, сдвинув брови, неторопливо открыл глаза и огляделся. На его губах растянулась удивленная усмешка, когда он попытался в густой темноте рассмотреть свою новую камеру, пахнущую плесенью и холодом. На его коже быстро проступали мурашки.
Бэтмен скомкал разноцветные тряпки и бросил в сторону. Потом резко поднялся и, не сводя глаз с Джокера, взял с бетонного пола шланг.
– Доброе утро, солнышко, – хихикнув, с фамильярной насмешкой протянул Джокер, обхватывая себя тощими руками.
Его взгляд сочился сарказмом, заинтересованностью и – совсем немного – удивлением. Как будто он не понимал, что происходит.
«Паяц», – с этой мыслью Бэтмен повернул вентиль, и из шланга мощным потоком полилась вода, оглушая громким гулом.
Джокер, до этого вальяжно сидевший, повалился на пол, не в силах выдержать весь этот водяной напор. Его пораженный вскрик потонул где-то среди жидкости и пузырей кислорода; а может, Джокер просто им подавился, как давились от яда и беспомощных и молчаливых криков те люди на улицах.
Нет, Бэтмен не осуждал. Просто громко и напоказ ненавидел. Как ненавидят обычно те, кому не оставляют другого выбора. Кого обычно с маниакальной тщательностью загоняют в угол, при этом все равно надеясь на какое-то мазохистичное, неправильное понимание.
Постепенно вода с плотного потока уменьшалась до тонкой неравномерной струи. А потом и вовсе падала на пол одиночными каплями. Прерывисто. Кап-кап. Кап-кап.
Бэтмен до конца закрутил вентиль и небрежно отложил шланг к двери.
Взгляд Джокера, направленный на него, был уже трезвым, без того жалкого налета успокоительных средств. А еще до смешного злым и абсолютно, полностью невменяемым. И в нем до сих пор сквозило непонимание.
– Зачем ты это сделал?! – голос звонкий, бивший по ушам и отражавшийся от голых, как и сам Джокер, стен.
– Не притворяйся, будто не знаешь.
Бэтмен говорил необычно много, но все это как-то стерлось из его собственной памяти. Только оборванные и смутные отпечатки фраз: душ три раза в день, чтобы смыть ядовитый порошок… одежду пока не получишь… туалет – в этом конце, труба для подачи еды и воды – в другом... не перепутай – когда закроется дверь, света не будет. Зато выражение глаз Джокера, его сжавшееся тело и напряженные кулаки всплывали в голове отчетливыми картинками.
Сквозь небольшую дрожь Джокер вдруг усмехнулся злобно и проговорил:
– Закрыв дверь, ты ничего не решишь, Бэтмен. Неважно, что случится… я никогда не уйду. Ты и я, вместе. Мы просто должны быть.
И тут совершенно все пошло не так.
Бэтмен вновь приблизился к нему и резко дернул за плечи, заставляя встать. Сардоническая ухмылка Джокера расползлась шире, вызывая много морщин на его лице. И единственное, что захотелось сделать, – это навсегда ее стереть. На-все-гда.
Руки Бэтмена сжались на мокрых оголенных плечах до дрожи, пока он пытался себя удержать. Непонятно, зачем. Потому что монстр перед ним заслужил себе не меньше десяти сломанных пар ребер. И даже не так мало. Больше.
Глаза Джокера хитро сверкнули, и он вдруг подался вперед. Его губы были влажными и холодными и чертовски, чертовски… подходящими? Дополняющими? Каждым изгибом и микроскопической трещинкой они вписывались в трещины на губах Бэтмена. А еще, оказывается… они утоляли жажду. Которую сами же и разбудили.
Первая вспышка у Бэтмена в голове – ударить, отцепить, не принять. Но его руки только сильнее обхватили ломко-тощие плечи Джокера, и Бэтмен с непередаваемой и какой-то новой – другой – злостью толкнул его к стене.
Кажется, Джокер усмехнулся, не почувствовав боли. Кажется, хруст его кости на миг оглушил их обоих.
Бэтмен не знал. Не думал. Потому что язык у Джокера оказался таким неожиданно теплым и гибким и скользил по его сухим губам, распаляя и одновременно туша весь этот немыслимый пожар, заглушая эту Потребность, которую Бэтмен всегда старался держать внутри, там, где сам о ней забывал.
Джокер схватил его за руки, и Бэтмен внезапно ощутил вибрацию на своем собственном языке: Джокер стонал от боли, потому что, кажется, Бэтмен чуть не сломал ему еще несколько костей.
Бэтмен ослабил хватку и, наспех содрав перчатки, позволил себе – сдался, просто позорно и глупо сдался – соскользнуть пальцами ниже, к ключицам. Воздуха не хватало ровно настолько отчаянно, насколько не хватало контакта. Бэтмен прикусил Джокеру нижнюю губу, скользя по ней зубами и отстранился, прихватывая зеленые волосы на затылке. Они были жесткими, как сено, и с них до сих пор капала ледяная вода.
Кап-кап. Кап-кап. Слышишь? Это утекают твои моральные принципы, милый рыцарь.
С изгибающихся губ Джокера сорвался то ли болезненный смех, то ли тщательно замаскированный стон, то ли все вместе, когда Бэтмен, этот сын графа Дракулы, крепко схватил его руки и завел их над головой и жадно вцепился зубами в тонкую кожу на его шее, слизывая уже немного согретые капли воды и оставляя следы своего неуемного собственничества.
Если бы Джокер не потерял рассудок раньше, он бы с удовольствием сделал это прямо сейчас.
Костюм Бэтмена мешал, как никогда, и будто служил очередной преградой для того, что горело внутри и требовало вырваться наружу, разрушая все вокруг на тысячи миль. Бэтмен с неохотой оторвался от шеи Джокера и освободил его мелко подрагивающие руки. Ломкие пальцы спустились к груди Бэтмена, криво очертив летучую мышь на ткани. А потом нетерпеливо попытались найти застежку, или молнию, или еще что-то, что помогло бы избавиться от всех этих ненужных пластов одежды. Бэтмен с легкой усмешкой вновь впился в ненормально притягательные губы, прокусывая их до невозможного металлического привкуса, едва находя в себе силы не рвать костюм на клочья, потому что прикосновения Джокера горели, как одеколон на открытой ране.
Бэтмен еще сильнее прижал Джокера к холодной бетонной стене, проводя ладонями влажные линии по впалому животу и бедрам. Джокер, вздрагивая, выдыхал прерывисто и рвано, потому что ждать от этих рук не только ударов, но и своеобразной, скрытой нежности было ново и… приятно. А ощущать эти губы на своих практически невыносимо.
Вжавшись в тело Джокера, Бэтмен отстранился, хватая ртом воздух. Его член болезненно пульсировал от напряжения, потому что хотелось еще ближе, еще больше, еще сильнее. Хотелось хотя бы в эту непроглядно темную ночь забыть, что рыцари и колдуны должны лишь сражаться друг с другом, – воистину – пока смерть не разлучит их.
Джокер обвил руками его шею, прислоняясь мокрым лбом к щеке Бэтмена, наполовину скрытой под маской. И Бэтмен с каким-то отстраненным удивлением ощутил, как сердце, которого у Джокера по всем определениям быть не должно, лихорадочно билось напротив его собственного, полыхая жаром и ритмом.
– Медлишь… – хрипло начал Джокер, усмехнувшись. – Уже устал, Мышка?
Бэтмен тихо рыкнул и, прижав Джокера плотнее, медленно вошел в него. Внутри было тесно и жарко до умопомрачения, а Джокер искусал себе все губы и шипел что-то нечленораздельное, с силой вдавливая ногти в шею Бэтмена. Вдыхая холодный до боли воздух неглубоко и часто, Бэтмен приподнял его, придерживая за бедра, ощущая, как напряглось сжатое кольцо мышц. Джокер обхватил ногами его талию, откидывая голову назад, упираясь в стену. Боль равномерно расползалась по телу, горела, и было сложно сдержаться от шипения и стонов. Бэтмен провел языком по выпирающему под тонкой бледной кожей кадыку, прижался губами к точке, где сильнее всего бился пульс, и начал осторожно, медленно двигаться.
Так жарко, как будто тебя окатили ледяной водой в пустыне.
Ритм опасливый и неспешный. Отдававшийся в ушах сбивчивым дыханием и обезумевшим вконец пульсом, оставлявший в голове полыхающую тяжесть вперемешку с гудением. Будто бы заботливый.
Джокер прогнулся в спине и издал что-то на грани мычания и смешка. А потом потянулся к лицу Бэтмена и поцеловал, так вакуумно и опустошающе, что на долю секунды стало страшно, чем все это закончится.
○●○●○●○
«…Я могу подождать. Но не слишком задерживайся… Я гнию быстро»
Странно. Было просто странно.
Выносить его тело из театра. Под оглушительную тишину преступников, под аккомпанемент их удивленных, испуганных и неверящих взглядов, косившихся сначала на вывеску «Бессмертный Джокер», а затем на труп человека с застывшей навечно улыбкой.
И не оставалось внутри ничего другого. Только ощущение – едва заметное, почти неосязаемое. Ощущение того, что вокруг – абсурд и нелепость.
Джокер на руках Бэтмена легче раненого полицейского, легче Робина, едва пережившего очередную передрягу. Его тело изломано в неестественно статичной позе, голова запрокинута назад, а лицо обезображено улыбкой, перманентной, которая никогда больше не исчезнет.
Остальной мир, мир за пределами холода и легкости в руках Бэтмена, резко прекратил существовать. Как будто картинку сделали черно-белой, а контрастность снизили до нуля. Сплошная вязкая чернота, обволакивавшая со всех сторон, анестезировавшая и до голого абсолюта пустая.
○●○●○●○
«…Ты и подумать не мог, что увидишь меня так скоро, правда?..»
Видеозапись снова вернулась в начало, оживляя в памяти ворох образов и слов.
Никогда не заживающая до конца рана на предплечье Бэтмена снова открылась. Кровь медленной струей стекала по костюму и падала на пол. Прерывисто.
Кап-кап. Кап-кап.