Автор: altered_eagle
Переводчик: mina_tcepesh
Рейтинг: R
Размер: мини
Категория: слэш
Жанр: драма, Hurt/Comfort, Sickfic, романтика, поэзия, сонгфик
Ссылка: https://archiveofourown.org/works/14449032
Краткое содержание: Когда я чист и заштопан и накачан лекарствами и уложен в кровать, ты не ложишься рядом со мной. Вместо этого ты придвигаешь стул к моему изголовью, и вот же ж дерьмо, доходит до меня, я, похоже, действительно в плохой форме, если ты остаешься дежурить у моей койки.
Я никогда не видел никого, кто сравнился бы с тобой в отваге, говоришь ты, беря меня за руку. И хотя бы наполовину такого идиота, как ты.
От переводчика.
Рекомендую автора как одного из лучших в жанре медицинский Hurt/Comfort, при этом пишет, особенно последнее время, трогательно и романтично. Автор - фанат Джокера Леджера и Бэтмена Бэйла.
Это – чистая поэзия.
И это – для меня – прекрасно…
Внимание. Это стих в прозе. Неровности в пунктуации и в оформлении прямой речи – авторские.
((сонгфик на песню «St. Andrew's Fall» из альбома «Best Of Blind Melon» группы Blind Melon.)
читать дальше
Руки, руки и снова руки, затянутые в латексные перчатки, ощупывают меня, и огни слишком ярки. Они все говорят обо мне, но никто не говорит со мной.
Люди кричат в Аркхэме и люди кричат в моей голове, так что я никогда не уверен, какой голос доносится откуда.
Доктора заставляют меня помочиться в утку, а затем вставляют мне катетер, так что больше им не надо помогать мне добраться до туалета.
Они накачивают меня лекарствами, но все, чего добиваются – голоса становятся чуть тише.
Руки твоего старика такие же теплые и внимательные, как и твои, но ко мне он совершенно равнодушен. Он придерживает мою голову, пока ты аккуратно устраиваешь меня на кровати. Он попадает в вену с первой попытки. Он поясняет мне, какие лекарства дает мне и для чего они нужны.
Мне нравится то, что я в тебе вижу. Мне нравится, что ты для меня как на ладони, но при этом я не способен понять, что же вижу, после всех этих лет ты - до сих пор для меня потаенная тайна.
Когда я чист и заштопан и накачан лекарствами и уложен в кровать, ты не ложишься рядом со мной. Вместо этого ты придвигаешь стул к моему изголовью, и вот же ж дерьмо, доходит до меня, я, похоже, действительно в плохой форме, если ты остаешься дежурить у моей койки.
Я никогда не видел никого, кто сравнился бы с тобой в отваге, говоришь ты, беря меня за руку. И хотя бы наполовину такого идиота, как ты.
Я смеюсь. И начинаю кашлять. Я слишком одурманен, чтобы сосредоточиться на чем-то, кроме твоего лица, я слишком одурманен, чтобы слышать что-то, кроме твоего голоса. Галлюцинации стихли. И голоса в голове стихли. Ты знаешь, как правильно смешать лекарства именно в таких пропорциях, чтобы я просто - был, и при этом – меня словно бы и не существовало. Опыт горьких ошибок.
Вы не собираетесь есть? спрашивает меня сестра. Я ничего не отвечаю.
Через десять минут они удерживают меня, брызгают анестезией на горло, и я давлюсь, меня рвет, пока они делают назогастральную интубацию. Мои запястья пристегнуты, так что вырвать трубку не получится.
Я три дня пью только Гаторад, прежде чем тебе удается уговорить меня поесть, хотя моему животу так плохо, словно я пил на самом деле отстои из реки Готэм.
Ты накачиваешь меня прометазином, и мы начинаем с крекеров, но ты позволяешь мне самому определить, сколько и когда я готов съесть. Когда я, наконец, догрызаю первый и ухитряюсь удержать его в себе, твое лицо озаряется, и ты говоришь мне, какой же я умничка, ты целуешь меня в щеку.
И вроде бы я должен взбеситься на то, что ты ведешь себя со мной как родитель с дитем, но ничего такого нет, потому что я делаю это - ради тебя, и буду делать - ради тебя.
И кроме того, ты знаешь, что для меня необходимо. Ты знаешь абсолютно точно, как помочь моему телу восстановиться.
Да только когда моя сила вернется, вслед за этим вернется моя жажда биться, и ты прекрасно об этом осведомлен. Ты знаешь, что, помогая мне встать на ноги, ты подготавливаешь меня для следующего раунда нашей адской схватки, и все же вновь и вновь появляешься возле моих дверей с перевязками, заботливыми прикосновениями, нежными словами, готовый собрать меня по кусочкам. А затем появляется Бэтмен, чтобы снова повергнуть меня в пыль и прах.
Это еще одна загадка, которую ты несешь в себе, которую я еще не распутал.
Коричневые, красные, и снова коричневые потеки бегут в водосток, пока твои руки покрывают меня мыльной пеной. Легкий шорох эхом отдается у нас в ушах, когда куски гравия ударяют по акрилу. Наверное, я что-то простонал, потому что ты отзываешься:
Я быстро. Зато ты не будешь спать чумазый, весь покрытый слоем земли. Сама мысль об этом захватывает меня и повторяется, и повторяется, и повторяется, пока я не оказываюсь похоронен под слоями и слоями теплой рыхлой земли, в которой копошатся черви, и они прогрызают свои ходы мне под кожу, медленно пожирая мое тело, пока ничего не остается.
Джокер? Твой голос возвращает меня сюда, на скамейку, стоящую в ванне, в твой дом, и моя голова баюкается между твоими ладонями.
Где ты только что был?
В хорошем месте отвечаю я. Ты приподнимаешь бровь. Я был мертв, поясняю я. И больше ничего не имело значения. Твои руки замирают. Твои глаза настораживаются. Твои ладони охватывают меня, нежно привлекают к себе.
Я, твой голос внезапно ломается. Как же я хочу заставить тебя так не думать.
Ты не можешь, шепчу я тебе в плечо. Ты отталкиваешься и киваешь, и начинаешь поливать меня водой, смывая пену.
Все может измениться для тебя, Джокер.
Все уже изменилось, Брюс.
Ты понимаешь, о чем я, вздыхаешь ты, и отворачиваешься прочь.
К тому времени, когда ты оборачиваешь вокруг меня полотенце и кладешь меня в кровать и подключаешь меня, я уже настолько далеко в своих мыслях, что единственное, что удерживает меня - это тепло твоего тела, когда я засыпаю в твоих объятьях.
Когда я просыпаюсь, я стараюсь сесть в кровати. Аппараты оглушительно завывают, и ты встревожен, вполне возможно это означает, что мои дела плохи. Вскоре ты зовешь: Альфред, ты не можешь подойти, пожалуйста? И игла восемнадцатого калибра скользит в изгиб моей руки, и две пары рук тянутся сменить рубашку. Похоже, что-то серьезно со мной не так, если ты зовешь на помощь среди ночи своего старика.
Тени сзади тебя кружатся и мечутся по стене, из-за этого меня мутит.
Там, за пределами этой комнаты, кто-то громко кричит от ужаса, когда к его горлу прижимают нож. И часть меня отчаянно алчет выбраться туда, упиваться этим. А другая часть хочет остаться здесь, в твоем теплом доме, с тобой, ходящим за мной будто тень. Твой старик кладет мне на лоб холодную мокрую ткань, и мы лежим на матрасе таком огромном, что между нами словно мили. Ты обычно стараешься прильнуть ко мне, но, видимо, я слишком слаб, чтобы ты решился до меня дотрагиваться.
А затем лекарства начинают действовать и головокружение прекращается. Я не люблю их, потому что они затуманивают мне разум и заставляют путаться, но, когда я на успокоительном, это дает моему тело время излечиться, а значит, дает мне время побыть с тобой. Успокоительное позволяет мне заснуть.
Ты будишь меня каждые несколько часов, провожаешь к туалету и обратно. В какой-то момент небо становится из черного – серым, и ты выдергиваешь канюлю, так что я могу отдохнуть и не вставать постоянно чтобы помочиться.
Закрывай глаза, шепчешь ты, проталкивая в мой рот лоразепам, я буду рядом.
Они не прекращают бить меня, даже когда я валяюсь мордой в пол. Они кричат педик и убийца и насильник и террорист и я смеюсь над ними, сплевывая кровь, потому что все, что они говорят, чистая правда, и это дико забавно. Я хрипло выдыхаю палки и камни, вдруг один из них хватает меня за воротник, я использую всю свою оставшуюся силу чтобы дать ему в челюсть, мой хохот затихает, распадается на отдельные звуки, и я…
….Задыхаюсь, кашляя кровью, открываю глаза и пялюсь на черный потолок, все еще перхая, так, что желудок подбирается к горлу, я кручусь….
… и возвращается тошнота, подпирающая рвота, я сплевываю мерзкий привкус меди, вспышками осознаю, что меня бьют башмаками в лицо, они проскальзывают снова и снова между моими руками, и мои пальцы покрывают все новые и новые алые пятна.
Джокер. Твой голос раздается откуда-то издалека.
Я мигаю.
И снова меня начинают пинать и пинать, пока свет передо мной не начинает меркнуть, и я уже почти ничего не вижу, а потом словно в голове что-то кликает, и это уже ты, стоящий на коленях прямо передо мной, держащий пачку салфеток и приговаривающий
Джокер. Прижми нос. Я делаю так, как ты говоришь, затем ты кладешь полотенце мне на колени, я отхаркиваю комок алой слизи прямо туда. А затем тошнота снова скручивает мой живот и россыпь алых кровяных капель брызгает из моего рта на белую ткань.
Ухх, выдавливаю я, прежде чем мой живот снова сводит, и кровь снова начинает хлестать.
Я знаю, выговариваешь ты. Твои руки на моих плечах, твой голос печален. Это все потому, что ты спал на спине, когда у тебя открылось назальное кровотечение. Садись прямо, и тебе будет лучше.
Мои волосы небрежно смахиваются с лица, я снова тужусь, твои руки поглаживают мою спину, вверх – вниз, и на пару минут все замирает. Все, что есть – медный вкус на языке, желудок, пытающийся вывернуть себя наизнанку, и ритм, с которой твои руки ходят по моей спине. Когда я снова могу дышать, я смотрю на тебя и вижу, что это тебя я на самом деле ударил, что это твои губы разбиты в кровь. Я тянусь, чтобы дотронуться до твоего подбородка, обхватить его своей ладонью, мои пальцы трясутся трясутся трясутся…
Это не твоя вина, говоришь мне ты, накладывая на мою руку свою ладонь. Не переживай.
Я вовсе не против, когда меня бьют, я же говорил тебе. Я вовсе не против. Вот когда я не могу дать сдачи – это дерьмово.
Твои брови хмурятся.
Это ты о чем? Спрашиваешь ты. Я ничего не отвечаю.
Пора тебе возвращаться в кровать, говоришь ты, садясь возле изголовья и протягивая руку к бутылке с водой. Иди сюда. Сядь рядом со мной и расслабься.
Я подхожу. Сажусь рядом с тобой. Я позволяю тебе поднести бутылку к моему лицу, я полощу рот и сплевываю. Мы ложимся навзничь, и ты обнимаешь меня крепко-крепко, твои руки врастают в кровать, прорастают в пол и сквозь почву, где укореняются и разрастаются хаотичными отростками.
Сейчас ты мой, шепчешь ты. И пока я не передумаю, никто больше тебя не получит. И я улыбаюсь, потому что
это правда. Но лишь до какой-то степени. Иногда я твой. Иногда
я бешеный пес, жаждущий впиться в трепещущее горло.
Иногда я детонатор, затаившийся в пыли, в конце мучительной дороги в тысячу миль, ждущий, пока кто-то на него не наступит.
А иногда я просто истощенный древний призрак себя самого, изломанного и больного и трясущегося мелкой дрожью, свернувшийся в клубок под защитой твоих распростертых рук.
"I can't tell you how many ways that I've sat
And viewed my life today, but I can tell you
I don't think that I can find an easier way
So if I see you walking hand in hand in hand
With a three armed man, you know I'll understand
But you should've been in my shoes yesterday
—St. Andrew's Fall: Blind Melon
Не знаю, сколько я сидел, и как только не вертел в голове свою жизнь, так и этак, рассматривая все то с одной, то с другой стороны, но одно знаю точно - то, что я выбрал – самый легкий путь. Так что, если я увижу тебя уходящим в обнимку с другими, знай, я это пойму. Но вчера – тебе следовало бы испытать на своей шкуре то, что происходит со мной…
Бонус от переводчика –
Если хочешь лучше понять фик, послушай песню. Хочешь понять песню – узнай, как она возникла.
Меня заинтересовало название, и я начала искать. И нашла небольшую выдержку, поясняющую название песни. После чего перечитала фик, отредактировала его снова. И я очень рекомендую прочитать все же то, что ниже. На меня это произвело большое впечатление.
Как Грег Прато поясняет в своей книге «Демон за одним плечом, а ангел за другим: История Шеннона Хуна и Блинд Мелон», Шеннон вдохновлялся сюжетами для большинства своих песен когда группа была в промо-туре, представляя свой первый альбом. Он цитирует Хуна:
«Однажды ночью мы давали концерт в Детройте, в этакой старой церкви, которая была затем переделана в мьюзик-холл, и назывался он «Холл Святого Андрея». А затем, когда представление закончилось, мы стояли в нашей раздевалке, а в ней были такие окна, что ты можешь посмотреть вниз и попялиться на толпу, которая рассекает из клуба. И я вот так вот стоял там, смотрел, а затем заметил, как все эти люди начали скапливаться в толпу на углу. Мы там начали перетирать про настройки микшера, еще нести какую-то чушь, вспоминая шоу, я не знаю. Но меня как одержимого тянуло посмотреть, что же там происходит, на углу? Я подумал, чувак... да там же, небось, драка, или еще что-то? А затем я увидел, как кто-то начал указывать вверх, я посмотрел, а там была девчонка прямо на краю крыши, на высоте двадцати этажей. Не кто-то с нашего шоу, рядом с нашим клубом был отель. Я весь такой: «Срань Господня, парни, да там же наверху девчонка». И это было по-настоящему кошмарное зрелище.
Там было где-то двести человек, все они смотрели, и разумеется, среди них были бессердечные ублюдки, которые начали ржать и улюлюкать, хотя даже последний дебил должен был бы понять – сейчас кто-то там по какой-то причине стоит и выбирает между жизнью и смертью. И вот это – было просто непостижимо. А затем из толпы начали орать: «Прыгай!». Я думал: «Боже, да что же тут творится?». А потом внезапно толпу будто накрыло, воцарилась мертвая тишина, и эта девушка взяла и спрыгнула, а мы стояли и на это смотрели. И она будто вечность так падала. Знаете, один из тех моментов, когда ты не хочешь на что-то смотреть, но что-то в тебе буквально хватает за шкирку и заставляет смотреть до конца и не сметь отводить взгляда, потому что это важно, потому что ты должен из этого что-то вынести и выстрадать. Меня тогда так проняло, и дело не только в том, что все эти чертовы настройки микшеров, это же никакого отношения к реальности не имеет, а что это все, все же, все... пффф.....
Никто и слова не проронил еще часа три наверное. Мы просто сели в наш грузовичок и поехали. Роджерс (Стивенс – гитарист) к тому моменту был на улице и оттуда видел, как все это произошло.
И знаете, было кое-что, что нас по-настоящему напугало. Ей было всего 26, и никто не знал, почему она прыгнула. Она унесла с собой эту тайну. Думали, может, у нее СПИД – но нет. Она не была беременна, у нее была работа... она попросту страдала от депрессии. Это могло случиться с кем угодно. Это было по-настоящему грустно. Вот об этом наша песня, об этом – Падение Святого Андрея.»
(St. Andrew's Hall - Холл Св. Андрея,
St. Andrew's Fall - Падение Св. Андрея - игра на созвучии)