Ни стыда, ни совести...
Агония. 14 глава.
Название: Agony
Автор: wbss21
Переводчица: mina_tcepesh
Рейтинг: NC-17
Жанр: преслэш, драма, насилие.
Примечание переводчицы: Ну что, ребятки, начинаем жевать кактус! Две следующие главы являются фантазией автора на тему "Его жизнь заставила..." Полное творчество автора, поэтому да... Читать сложновато. Но - не беспокойтесь, дальше будет интереснее...
Предыдущая 13 глава freaklikme.diary.ru/p211506744.htm
Он очнулся в белой комнате, залитой нестерпимо ярким слепящим светом. Он попытался пошевелиться, но не смог – руки были связаны за спиной, а лодыжки скованны кандалами.
Им начала овладевать паника. Он странно себя чувствовал – словно знал, что произошло, но никак не мог четко вспомнить. Все вокруг было одновременно и чуждо, и странным образом знакомо.
Он начал биться, пытаясь высвободиться, перекатился со спины на живот и попытался встать на колени.
Голова кружилась, так что он несколько раз покачнулся, пытаясь уловить равновесие.
Комната была жутко похожа на операционную – сверкающая и стерильная, вся заставленная приборами, они теснились вдоль стен, и захламляли центр помещения.
Затем он посмотрел вниз. Пол был покрыт плиткой, и только тут он осознал, что все это время коленями ощущал холод, который заползал сквозь тонкий хлопок штанов, а руки ломило от стягивающих пут.
Он подумал, что может стоит попробовать подняться на ноги, но вскоре отказался от этой затеи – только не со стянутыми друг к другу лодыжками.
Он сглотнул, а затем начал пристально изучать комнату, обращая особое внимание на приборы. Какие-то из них напоминали мониторы, которые в больнице подключают, чтобы отслеживать сердцебиение, давление или что-то вроде того.
Он зажмурил глаза.
Госсподи, почему же он ничего не может вспомнить?
- Добрый вечер, сынок. Рад видеть, что ты наконец очнулся от своей дремы. читать дальше
Его отвлек от раздумий громкий голос, который разнесся по комнате и эхом отразился от стен. Голос со странным, но знакомым акцентом. Похоже, Британским.
Он огляделся.
- К…кто здесь? – Его голос хрипел, он едва это выдавил сквозь внезапно перехватившее от паники горло.
- Сынок, кто я – это вообще значения не имеет. А вот кто ты – весьма и весьма.
Он почему-то боялся этого человека. Причем настолько, что он весь покрылся холодным потом, а руки словно онемели.
Он снова зажмурился и затряс головой.
- Это сон. Это просто дурной сон. Я должен…. – Начал он.
- О, боюсь, что нет. – Разочаровал его голос. – Уверяю тебя, все происходит на самом деле.
Он посмотрел вверх. Кто бы это ни был, он разговаривал с ним через интерком.
- Что… - Он попытался взять себя в руки и сказать это как можно тверже. – Что тебе от меня надо?
- О, любишь задавать вопросы? Хорошо. Ну, что же. Любознательный и умный мальчик. Пока ты действительно соответствуешь моим ожиданиям. Хотя, конечно же, время покажет, насколько ты на самом деле хорош.
- Каким ожиданиям? – Он осматривался, пытаясь найти интерком, а заодно прикидывая, как же можно отсюда выбраться.
- О, у меня на тебя большие планы, сынок. Я уже очень давно за тобой наблюдаю, Антон.
И тут он с тошнотворным ужасом осознал, что все это уже происходило сотни раз до того, и он уже предчувствовал то, что последует за этим, и ничего, просто абсолютно ничего не мог с этим поделать.
- Кто ты? – Выкрикнул он. Его голос срывался от охвативших его переживаний. - Что тебе от меня надо?
Голос засмеялся.
- О, они ведь быстро вычислили тебя, Антон, ты же так выделялся среди остальных сироток, верно? Как только ты попал конвейер системы, на тебя завели дело, зачислили в одни из их жалких интернатов и очень быстро обнаружили, что ты просто настоящий бриллиант. Весьма талантливый мальчик. И даже не представляли, насколько одаренный, пока не пригляделись к тебе поближе. Да у них просто не хватало делений на графиках, чтобы оценить твою одаренность. Великолепные тесты IQ, а что еще великолепнее – твоя совершенно потрясающая способность добывать информацию о других людях, о их жизни, о том, каковы они, их самые потаенные секреты, самые заветные желания, страхи и тревоги, и все это – просто общаясь с ними. Да еще и так быстро. Причем с ужасающей проницательностью ты докапывался до истинной причины, скажем, нервного тика одного человека, или мог сказать, почему другой одевается именно так, и никак иначе, почему этот ведет себя таким образом, и никогда не поведет себя по-другому… Ты совершенно точно мог сказать, какой из твоих товарищей подвергался насилию. Причем не только это, но и что конкретно с ними делали. И каждый раз ты оказывался абсолютно прав. Вначале персонал интерната решил, что ты так развлекаешься, привлекаешь к себе внимание взрослых, а твои способности – просто мастерская манипуляция. Да я, честно говоря, и сам долгое время думал, что ты просто очень умелый манипулятор. Что сначала ты каким-то хитрым образом разведываешь эту недоступную для других информацию о своих товарищах, может, нашел способ добраться до их личных дел, а потом выдаешь ее, привлекая к себе внимание. Вполне понятное желание для недавно ставшего сиротой ребенка. Но вскоре стало понятно, что не все так просто. Потому что такие же трюки ты начал выкидывать с людьми, которые жили за пределами интерната и никак не могли быть тебе знакомы, и, разумеется, в интернате не было на них личных дел или какой-то информации, которая могла бы дать тебе подсказку. Так что они быстро сообразили, как, впрочем, и я, что у тебя что-то вроде сверх восприимчивости. Совершенно исключительная способность видеть мир вокруг себя без шор, без предвзятости, без навязанных обществом понятий и суждений. И абсолютно без собственного предубеждения. Подумать только, этот мальчишка видел вещи такими, какие они есть. Антон, да ведь ты сокровище! Такой замечательный, такой, можно сказать, увлекательный объект исследования. У меня были коллеги, которые даже сгоряча называли тебя мета человеком, хотя ты и не проявлял никаких других замечательных особенностей, кроме сверх восприимчивости и великолепного интеллекта. Хотя… По-моему, этого достаточно, верно? Ты видишь правду там, где другие слепы. Или отворачиваются и закрывают глаза.
- Пожалуйста… - Начал он, и сам ужаснулся, насколько жалко звучал его голос. – Пожалуйста. Просто оставьте меня в покое. Я не… Я не хочу… пожалуйста, только не надо, не делайте этого….
Голос не обращал внимание на его мольбы и продолжал свой монолог.
- Так что молва о тебе разнеслась быстро, сынок. И первыми, разумеется, примчались люди из правительства. Они сразу наложили на тебя лапу. Ну еще бы, мальчик с такими способностями – это же не просто живой детектор лжи, он же идеально подходит, чтобы допрашивать подозреваемых в терроризме и других подобных преступников. И как же повезло, что он сирота, верно? Используй как хочешь. Ну кто же заступится за такого ребенка? О, а как же ученые? Честь и совесть? Да совесть как-то быстро замолкает, если гранты внезапно увеличиваются на 200%, а руководители получают совершенно сумасшедшие бонусы и льготы.
Он почувствовал, как по его щекам начали бежать слезы, оставляя влажные дорожки.
- Вот так, бедный Антон, тебя и забрали в Вашингтон. Ты же, можно сказать, совершил революцию в тактике разведки. Ты это знал? Да что я говорю, ты же не можешь не знать…. Ты, с твоим интеллектом и проницательностью, разумеется знаешь обо всем, что происходит вокруг тебя. Это же великолепно. Никаких пыток! Если им надо срочно добыть информацию у подозреваемого, требуется всего лишь взять его и посадить в допросной напротив тебя. Ну а если подозреваемый отказывается с тобой разговаривать, то всегда можно пригрозить старыми добрыми пытками. Да кто же в здравом уме и твердой памяти выберет пытки, если ему предлагают всего-навсего поболтать какое-то время с мальчиком десяти лет? Да и еще скажут, что разговаривать можно о чем хочешь. Так что они даже и не представляют, сколько ухитряются выболтать о себе и о своих планах, разговаривая на совершенно отвлеченные темы. Ты можешь сказать, когда они лгут, когда – нет, можешь сказать, что они на самом деле подразумевают, что на самом деле чувствуют насчет того, о чем говорят. И по одному тону их голоса ты можешь понять то, что так хотят от них добиться.
Голос снова расхохотался.
- О, бриллиант – это даже мягко сказано, верно, Антон?
Он склонил голову, слегка ссутулился, чувствуя, что никак не может сдержать поток слез, которые стекали у него по щекам.
И тебя сразу же посчитали стратегическим оружием. И Дядя Сэм не собирался давать кому-то наложить на тебя свои жадные ручонки. Так что все сведенья о тебе загадочным образом пропали. Ты исчез. И оказался под замком. Тебе ни с кем не позволялось общаться, даже перемолвиться словечком с сотрудниками, нельзя было играть с другими детьми, никаких контактов с внешним миром. Ну а обучали строго тому, что должно было сделать тебя для них еще полезнее. Ты выучил множество языков, причем в невероятно короткий срок. Сколько длился один курс? Насколько я помню, что-то вроде двух недель, после чего ты уже вполне мог поддерживать разговор на любую тему? Еще тебя натаскивали, давая знания о различных культурах, обычаях, истории… И так далее, и тому подобное… Ты был весьма полезен для Дяди Сэма, сынок. И какая жалость, что они совершенно игнорировали твои желания и потребности. Если так подумать, то они держали тебя в ежовых рукавицах, верно, сынок?
Он снова покачал головой, откинувшись на спину.
Голос продолжал.
- Ты был, фактически, узником. Сидел целыми днями один в пустой комнате. Выходить тебе разрешалось только под строгим присмотром. Без друзей. Без семьи… И никакой свободы. Надо сказать, что я находил возмутительным, как они смели держать мальчика с таким интеллектом в таких условиях. Следовало ожидать, что рано или поздно ты взбунтуешься. И, как я позже выяснил, однажды ты все же показал характер, и они предупредили тебя, чтобы ты держал рот на замке и даже не пытаться возражать. Ну а ты ведь умный мальчик, Антон, и не мог не понимать, что они могли с тобой сделать, если ты ослушаешься. И все равно продолжал настаивать на своем. Как занятно, правда? Даже самые лучшие из нас позволяют упрямству и потаканию желаниям замутить свою голову. И ты начал их шантажировать, верно? Отказываться делать то, что тебе сказано. Ты встал в позу и заявил, что не станешь больше участвовать в допросах, пока твои пожелания не будут выполнены. И, честно говоря, не так- то уж и много ты хотел. Всего – то – выходить наружу без конвоя. Повидаться с друзьями, которых завел в интернате. Верно? Но им, по-видимому, не понравилось, что ты закусил удила. И что ты получил в ответ? Ах, да… Они начали использовать электрошок, да? Каждый раз, когда ты отказывался сотрудничать? Они били тебя током, пока ты не соглашался, или пока не отключался. Смотря, что происходило раньше. Хотя чаще все-таки было последнее. Ты оказался просто удивительно упрям, как они к своему огорчению вскоре выяснили.
Затем голос затих, и он подумал, что эта пытка воспоминаниями о его прошлой жизни подошла, наконец, к концу, но потом он начал снова.
- И вместо полезного инструмента ты превратился в проблему. И тебя все чаще и чаще запирали в твоей комнатушке. В конце концов, ты уже неделями не выходил из нее. Ты и в самом деле стал узником. И, разумеется, это тебе не пришлось по вкусу. Я просто поражался их глупости. Как они не могли предвидеть, что ты начнешь готовить побег? И для меня до сих пор загадка, как же это тебе удалось? Они думали, что жалкий мальчишка на это не способен. Бежать из сердца закрытой лаборатории, да еще и с такой системой безопасности – это неслыханно. Но ты смог это сделать. А затем растворился в городе, жил на улицах где-то лет шесть, насколько я знаю. И ухитрялся проскальзывать сквозь пальцы властей, великолепно понимая, что стоит хоть каким-то данным о тебе попасть в информационную сеть – как агенты правительства моментально сообразят, кто ты и где ты, и уже через несколько минут будут стоять на пороге, торопясь забрать обратно. Антон, ты очень, очень умный мальчик. Но, к сожалению, ты всего лишь маленький мальчик. И все эти годы я не оставлял надежды. Я собирал информацию по крупинкам, искал, высматривал… И теперь я наконец тебя нашел!
- Пожалуйста… пожалуйста… - Умолял он. – Ч… Что ты хочешь? Что ты от меня хочешь?
- О, Антон! Ну не пытайся показаться глупее, чем ты есть. Ты уже великолепно все понял! Я хочу тебя изучать. Понять, как работает гениальный мозг в твоей черепушке. Твой восхитительный, уникальный, фантастический мозг. Изучить его, понять, как ты стал тем, чем являешься, и, как я надеюсь, в конце концов, найти способ создавать других, подобных тебе!
***
Брюс резко нажал на клавишу стоп, откинулся на стуле, чувствуя, как немеют кончики пальцев.
Он действовал по наитию. Часами тщательно прочесывал окрестности, затем бросился в городские трущобы, пытаясь найти там ну хоть какие-то зацепки. И вдруг в голове мелькнуло воспоминание.
У Джокера было одно убежище, в котором тот достаточно часто залегал на дно в первый год их знакомства. И это казалось тогда Брюсу странным. Джокер был умен. Но почему-то несколько раз подряд возвращался в одно и то же место. Хотя не мог не знать, что убежище уже известно Бэтмену, и тот будет его в нем искать. И все равно из раза в раз оказывался там.
Это была старая заброшенная лаборатория. И Брюс не мог понять, что в ней привлекало Джокера – судя по оборудованию, она была скорее медицинской, а Джокер обычно имел дело с химикатами. Так что вполне логично, если бы он обосновался в химической лаборатории, но ведь нет… Там стояли какие-то приборы, больше напоминающие оборудование для сканирования мозговых волн, мониторы сердечной активности, уровня кровяного давления… Хотя да, кое-что действительно вполне соответствовало вкусу Джокера. Электрошок, шкафы, заполненные различными сыворотками и медикаментами, кандалы, скальпели… Вещи, которые вполне могли быть использованы для пыток.
Он уже давно забыл про это место, годами не вспоминал, потому что Джокер там вскоре перестал появляться. Но сейчас, мысленно прокручивая в голове тот странный эпизод с флешбеком Джокера, который в своих воспоминаниях был в какой-то лаборатории и разговаривал с доктором, проводившим на нем какие-то тесты, Брюс внезапно о нем вспомнил.
Тогда ему и в голову не приходило прийти и внимательно осмотреть это здание. Джокер всегда был только в лаборатории, только в одной комнате, и никогда не пытался затаиться в каком-нибудь другом месте здания.
И опять же по наитию, ну а, может быть, еще и пытаясь хоть каким-то действием прогнать грызущее его чувство досады – ведь Джокера так и не удалось отыскать – Брюс, наконец, решился обойти весь комплекс и поподробнее его изучить. И наткнулся на эту комнату.
Судя по всему, это была диспетчерская, куда приходили сигналы с камер наблюдения. По стенам висели мониторы, самый крупный стоял на рабочем столе, ряд видеокассет, каждая помеченная определенной датой. Самая ранняя запись – где-то лет 18 тому над, самая последняя – почти через год.
Чисто из любопытства он взял первую из кассет, вставил в проигрыватель и запустил запись.
Это была запись с камеры наблюдения.
И, пораженный, увидел Джокера. Совершенно обычный цвет кожи, темные волосы, рост меньше на несколько дюймов. Подросток. Мальчишка лет 15-16.
Сначала он просто не поверил своим глазам. Но, услышав голос, окончательно убедился в своей догадке. Голос был чуть выше, но это несомненно был голос Джокера, с знакомыми до боли интонациями и мягким тембром.
А затем уже разглядел острые черты лица, высокие скулы, длинный нос, пугающе тощее тело.
Запись была со звуком. Включился интерком, и голос начал разговаривать с Джокером.
Внимательно вслушиваясь, Бэтмен подумал, что тот описывает как раз то, что доктора в Аркхэме классифицировали в Джокере как «Супер вменяемость».
Он посмотрел на кассету, которую сжимал в пальцах.
- Антон… - Прошептал он.
****
Он вздрогнул и проснулся, быстро сел, ощущая, как ветер перебирает холодными пальцами его волосы и холодит пульсирующее лицо.
Он опять отключился и заснул. Вот в чем дело. Интересно, сколько времени он потерял. Осмотревшись, прикинул, что солнце встало не больше, чем около получаса тому назад, поскольку небо уже начало светлеть.
А последнее, что он помнил – как солнце только начало показываться над горизонтом. Значит, проспал он не больше получаса.
Неплохо.
Он поднялся, стряхивая пыль, и снова двинулся сквозь поросль.
Он хотел попасть в город. В обычных обстоятельствах он отправился бы туда самой короткой дорогой. Но раны весьма затрудняли все дело, да и, пусть даже ему и не хотелось этого признавать, нужен был отдых.
Сейчас он чувствовал себя куда лучше. Следующим на повестке дня стояло связаться с каким-нибудь врачом, который мог бы его подлатать, и при этом не вызвал бы копов. Пожалуй, доктор Хаффингтон подойдет.
Он снова двинулся вперед. Лес уже почти кончился. Начиналась самая сложная и опасная часть – нужно было идти вдоль дороги по направлению к Готэму. Но он не сомневался, что сможет миновать этот участок пути незамеченным. Так что он с уверенностью двинулся вперед. В город.
*****
Он собрал все кассеты, которые смог найти, и принес их в пещеру. Брюс уже не обольщался, сегодня ему, судя по всему, по-любому найти Джокера не удастся. Теперь псих заляжет на дно как минимум на несколько недель, а если особо повезет – то и на месяцы, зализывая свои раны. Делать нечего, тогда нужно заняться тем, что ему удалось отыскать.
То, что он нашел… Это ведь просто невероятно! Он же годами пытался найти хоть какую-то информацию о том, кем на самом деле был его главный соперник, и каждый раз упирался в тупик.
И никогда о Джокере не удавалось добыть никаких подтвержденных фактов. Ничего конкретного. Все, чем приходилось довольствоваться – смутные слухи, может, намеки… И это в самом лучшем случае. А чаще всего – очередная откровенная ложь.
Ну а сам Джокер, разумеется, никак не прояснял дело, постоянно рассказывая новые и новые истории о своем детстве, ни разу не повторяясь.
И для него найти записи, самые настоящие записи, где Джокер – до инцидента… Это было просто невероятно. Немыслимо! И не просто записи, а еще и рассказ, в котором дается явное представление о подлинном детстве лунатика.
Брюс почувствовал самый настоящий приступ тошноты, слушая издевательский монолог голоса из интеркома. Сказать, что детство Джокера было кошмарно – это значит, ничего не сказать. А если только попытаться представить, что с ним стало за все те годы, пока он скрывался мальчишкой в трущобах Вашингтона… Это было ужасно…
А еще хуже был игривый тон, с которым неизвестный доктор в подробностях расписывал Джокеру, для чего тот ему нужен. От него Брюса продирал мороз по коже.
Честно говоря, Брюс с неохотой потянулся к следующей кассете. Он предчувствовал, что там может быть.
Его поразило осознание, что даже мысль о том, что он сейчас увидит, как Джокера пытают, принесла ему боль.
Наверно, подумал он, это - потому что я вижу сейчас перед собой обычного человека – а не чокнутого психопата, мальчишку, практически ребенка, такого истощенного, что его ветром сдуть может. Ну, да. Конечно. Разумеется.
Колебался он недолго. Во-первых, любопытство было сильнее. Во-вторых, любое знание, какое он мог почерпнуть о Джокере – было оружием, которого ему так недоставало все эти годы. А Джокера нельзя было недооценивать.
А еще, раньше он никогда даже не рассматривал возможность, что совершенно уникальный разум Джокера был не следствием того, что тот едва не утонул в чане с химикатами, а его природной особенностью. Впрочем, как и другие психиатры, также годами придерживавшиеся теории, согласно которой именно воздействие химикатов произвели такое удручающее воздействие на психику и разум их пациента.
Теперь совершенно очевидно – химикаты здесь не при чем.
Он всегда был таким.
Запись на второй кассете началась с того места, где прервалась первая.
В комнату, где был заключен Джокер, вошли двое мужчин. Джокер. Нет. Антон. Антон. Он все никак не мог привыкнуть, что у Джокера, оказывается, есть имя. Настоящее имя. Обычное человеческое имя. И сам факт этого сбивал Бэтмена с толку, хотя, вроде бы, по логике, и не должен был.
Джокер – и что-то нормальное и человеческое. Это не укладывалось у Брюса в голове.
Мужчины грубо вздернули его на ноги, сняли кандалы с лодыжек и толкнули вперед, заставляя лечь на операционный стол.
И тут Бэтмен увидел страх в глазах Джокера. То, что он никогда раньше не видел. То, что он и не думал хоть когда-то увидеть.
Тот дергался, тщетно пытаясь вырвать из их стальной хватки свои тощие руки, лицо исказила гримаса дикого животного ужаса. Он умолял их остановиться. Умолял оставить его в покое.
Это было неприятно, сюрреалистично, кошмарно. И, исходя из того, что он знал об этом человеке после более четырнадцати лет противостояния, абсолютно неестественно.
Он смотрел, как эти два совершенно ничем не примечательных человека грубо швыряют на стол и привязывают того, кого он привык считать чуть ли не самым опасным существом, и ему хотелось отвернуться.
Это было не правильно. Все это было ужасно неправильно. И он не мог понять, почему ему настолько не дает покоя это чувство, что руки сами тянулись отключить запись. И не мог понять, почему он так чувствовал. Но чувствовал. И не понимал.
Наконец он все же собрался с духом и включил запись дальше. Помощники «голоса» привязали Джокера к операционному столу, зафиксировав его за запястья и лодыжки. Нет. Не Джокера. Мальчишку, у которого было имя, и он его знал. Затем надели ему на голову какой-то жуткого вида прибор и начали закреплять, затягивая винты. Затем задрали майку и прилепили белые присоски к груди. И от присосок, и он прибора провода отходили к странному громадному аппарату, который полностью не влезал в кадр.
Они отошли. Прошло несколько секунд. Они опустили вниз какой-то рубильник, и мальчишка выгнулся дугой, глаза распахнулись, зубы стиснулись, лицо исказилось от невыносимой боли.
А затем все прекратилось. И повторилось. Прекратилось. И повторилось. И снова. Снова. Снова. А затем он начал кричать.
Он срывал голос, бился в агонии, умолял их остановиться. И Брюс уже почти не распознавал голос, почти не распознавал ЕГО. Это же было невозможно. Этот мальчишка на записи – это ведь тот же человек, который сидел в этой пещере всего несколько часов тому назад. Невозможно. Но так и было. А пытка продолжалась еще целых десять минут. И к концу он уже сорвал голос. Он только беззвучно рыдал, слезы текли по щекам, тело дрожало.
Брюс почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку от приступа тошноты. Потому что он знал, что они делают. Измеряют интенсивность импульсов мозговой активности путем воздействия на тело электрическими разрядами различной мощности.
Он слышал, что подобные эксперименты над ним ставили в Аркхэме, но документальных подтверждений так и не нашел. Да даже если и так, то был Джокер. И он бы подобное вынес. Он был невероятно вынослив.
И снова Брюс никак не мог заставить себя принять то, что мальчишка на экране и мужчина, которого он знал – один и тот же человек. Они были полными противоположностями.
Но в глубине души он знал, что это не так. Это он - и никто другой.
Когда они наконец отвязали его от стола, сдернули с него, он был едва способен удержаться на ногах. А вместо того, чтобы поддержать, они протащили его несколько футов, а затем толкнули на пол.
И голос вновь заговорил, радостно сообщая, что все прошло как нельзя лучше, и теперь у него есть масса данных, которые ему не терпится обработать, чтобы подготовиться как следует к следующей сессии.
И запись завершилась.
Как Брюс и думал, на пленках было приблизительно одно и то же. Различные тесты. Эксперименты. Мальчишке вводили внутривенно какие-то сыворотки и наблюдали за реакцией. Проводили и психологические тесты. Словесные ассоциации. Роршах. Тесты на координацию движений. Только большая часть экспериментов все же больше выглядела как изощренные пытки.
Человек, чей голос он слышал в самом начале, в первый раз показался на третьей записи. Брюс его не узнал, но Джокер, по-видимому, боялся его до смерти, потому что личное появление «голоса» означало, что сегодня будет какой-то новый и особо изощренный эксперимент.
Спустя какое-то время Джокер (Антон?- Брюс так и не решил, как его теперь называть) начал проявлять характер. Он начал сопротивляться. Пытался дать сдачи, хотя куда там, его только избивали еще сильнее.
Он был тщедушен. Да, высокий – уже сейчас около шести футов, но болезненно тощий и физически недоразвитый. И не мог противостоять двум крепким и уверенным в себе мужчинам.
В первый раз, когда это произошло, они, как обычно, пришли за ним, а он вместо того, чтобы попытаться забиться куда-то, рванул вперед, отчаянно пытаясь взять нахрапом, схватился за руку одного из них, пытаясь толкнуть, затем потянуть на себя… Напрасно. Тот даже не шелохнулся. А другой схватил Джокера и с легкостью оттащил его, затем схватил за руки, заломил их за спиной, предоставляя первому возможность творить с ним что душа пожелает.
И первый начал. Он избивал его голыми руками, ударяя кулаком то в лицо, то по корпусу, а затем довершил дело, со всей силы двинув в солнечное сплетение. Второй выпустил руки, и Джокер, согнувшись, упал на колени, а затем скорчился на полу.
На это было больно смотреть, и Бэтмен чувствовал, как его охватывает брезгливость и омерзение. Это же был мальчишка. Они избивали ребенка. Это еще не был псих, убивший толпу народа. Это был абсолютно другой человек. В нем все переворачивалось, кулаки сами сжимались от одного вида того, что они творили.
Он подумал, что теперь лучше понимает, что же сделало Джокера таким, какой он есть.
Это не было прощением…. Просто… Пониманием.
Он увидел ЭТО на пленке, которая была помечена шестым месяцем. Шестым месяцем, проведенным Джокером под пытками от рук маньяка-доктора. Он поменялся. В одну секунду. То, что было, отличалось от того, что стало, как день от ночи. Ну, по крайней мере, на наметанный взгляд Брюса.
Джокер менялся. И с того момента, как Брюс впервые его увидел, он изменился достаточно серьезно. Его личность была способна меняться. Иногда после очень серьезных испытаний, иногда без всяких на первый взгляд очевидных причин – его желания, его мотивы, его нрав. Иногда он становился куда более жестоким, а иногда – ребячливым, бесшабашным и совершенно безобидным. Как щелчок выключателя.
И Брюс увидел, как это произошло. Возможно, в первый раз в его жизни. Это уже была другая личность. И, определенно, куда более закаленная и выносливая. Без предупреждения, без малейшего намека. Без видимой причины. Раз – и все. Как-то так. И впервые это, видимо, проявилось, когда Джокера стали в очередной раз избивать за то, что тот отказывался участвовать в эксперименте. На этот раз он не кричал, не плакал, не умолял. Вообще не издавал ни звука. Лежал. Принимал удары. С абсолютно бесстрастным лицом.
И, что странно, этого изменения в поведении вначале словно и не заметили. До следующей сессии. Когда Джокер каким-то образом исхитрился раскрутить один из приборов, выломал оттуда детальку и ткнул ее в правую щеку одного из бугаев-охранников.
Он ринулся на него с совершенно не ожидаемой прытью, исхитрился сбить на землю, а затем оседлал и с так болезненно узнаваемой Бэтменом жестокостью начал вонзать металлическую деталь ему в висок, а затем в нос, в глаз, снова, снова, пока лицо извивающегося и голосящего под ним мужчины не превратилось в отвратительную кровавую маску.
И только тогда второй охранник спохватился и стащил Джокера. Доктор все это время пытался скрыться с глаз, забившись в угол. С этого момента они теперь всегда были настороже и никогда не пренебрегали кандалами, ну кроме тех случаев, когда надо было проводить очередной опыт.
Прошли еще месяцы. И с каждой новой лентой парень все больше напоминать мужчину, с которым Брюс был так печально знаком все эти годы. Хотя было одно очень важное отличие, ну, кроме физических изменений… Он не смеялся. Вообще ни разу. Похоже, у него вообще не было чувства юмора.
Постепенно ужас, который так ясно читался на его лице в первые месяцы, начал исчезать. Он начал огрызаться на высказывания доктора или охранников, дерзить, оскорблять их, причем с таким же пылом, самоуверенностью, интонациями и манерами, что и свойственны были ему сейчас. И, что особо начинало нервировать всех троих, он периодически начал опять поддевать их, сообщая секреты и тайны, которые ну никак не мог узнать сам.
Но это не сдерживало их. Побои и пытки продолжались.
Он начал говорить доктору, что собирается бежать. И когда он это сделает – то доктор сильно пожалеет…
Они только смеялись.
А не надо было.
Перейдя к последней из помеченных кассет Бэтмен быстро сообразил, почему она последняя. В какой-то момент, скорее всего, за свою, несомненно, бурную жизнь беспризорником на улице, Джокер ухитрился выучить кое-какие трюки. И…
Все началось, как всегда. Подготовка к новой сессии. В кадре появился доктор, шагая в окружении двоих охранников, они подошли к валявшемуся на полу мальчишке, руки которого были связаны за спиной.
А затем понеслось.
Стоило им оказаться в пределах досягаемости, как Джокер резко рванул вперед, совершенно неожиданно для всех, и руки у него были вовсе не затянуты веревками, а совершенно свободны. И с уже чересчур знакомой для Бэтмена невероятной скоростью он завел руку за шею ближайшего к нему мужчины, потянул к себе голову, и тут в его другой руке оказалась шариковая ручка, которую, судя по всему, он стащил во время одной из предыдущих сессий, но был еще слишком робок и нерешителен, чтобы на самом деле решиться ее применить. И тут он с дикой силой и злобой воткнул ее в шею, достал, снова воткнул. И опять. И опять.
И он ударил его раз десять всего за пару секунд, рыча при каждом ударе. Глаза у него были совершенно сумасшедшие, распахнутые, полные животной ярости и отчаянной решимости.
Джокер выпустил его, и человек рухнул на пол, булькая, дергаясь, пуская кровавые пузыри. Умирая.
Никто и моргнуть не успел, как Джокер оказался рядом с другим охранником. И пока доктор и оставшийся в живых охранник стояли в шоке, Джокер завел руку ему за затылок и со всей силы воткнул ручку в глаз.
Охранник упал на пол, орал и дергался в агонии, корчился, пытаясь руками достать ручку.
Лицо доктора исказилось в неподдельном ужасе, он начал пятиться, спотыкаясь и теряя равновесие.
- Ооо..отойди от меня! Пошел! Пошел прочь! – Голос его сорвался в визг.
Но Джокер продолжал идти вперед.
- ПРОЧЬ ПОШЕЛ! – Последний раз вскрикнул доктор, и тут Джокер набросился на него. Он повалил его на пол, оседлал, охватил горло пальцами и начал душить.
Доктор бешено сопротивлялся, пытался оторвать руки от горла, сбросить его с себя. Но это было бесполезно. Джокер сносил все побои, и продолжал, стиснув зубы, усиливать хватку.
Он вложил все силы, какие только у него оставались, в то, чтобы выдавить последний вздох из груди своего главного мучителя, и вскоре доктор боролся все слабее и слабее.
Уже почти не шевелился.
Уже лежал совершенно неподвижно.
Шокированный Бэтмен с нездоровым любопытством смотрел, как Джокер медленно поднимается на ноги, руки бессильно обвисают по обе стороны его тела, голова наклоняется, и он безучастно смотрит на человека, которого только что задушил собственными руками.
И Брюс почти уверен, что сейчас услышит, как Джокер торжествующе захохочет, в восторге от удовольствия, которое принесла ему месть.
Но вместо этого тот начал пятиться, ноги его заплетались, он почти спотыкался. И выглядел он… Он был потерянный. Оглушенный. А затем внезапно он рухнул на колени, руки безвольно упали между ног. А лицо… Оно просто…. Его перекосило. Непереносимая боль, разрывающее сердце горе отразились на нем, губы поджались, лоб наморщился, брови сошлись над переносицей, он задрожал, словно в агонии
И начал рыдать. Тихо, почти неслышно всхлипывая, тело дрожало с каждым отрывистым вздохом.
Брюс… Он застыл и потрясенно смотрел на это широко раскрытыми глазами. И сердце разрывала боль от того, что он видел. И печаль. Не из-за умерших и умирающих на его глазах людях. Эту боль он испытывал за мальчишку, за Джокера, за Антона. Антона. Антона.
Так Джокер и стоял. Не шевелился. Почти беззвучно плакал. И, наконец, запись закончилась и экран погас.
ну и принести подарки - типа чека на квартиру, акций платиновых шахт, колечка, украшений от тиффани и прочей мелочёвки)
